В это не по-декабрьски зимнее утро солдат Иван Гущин проснулся как обычно — от громкого сигнала тревоги. Зябко кутаясь в портянки, Иван побежал в туалет.

В небольшом уютном солдатском туалете уже стояла вся дивизия, во всеоружии и с боевыми знаменами на древках. Вдоль строя бегали несколько батянь-комбатов и отдавали мудрые, но невнятные приказания.

— Равняйсь! Отставить! Равняйсь! Отставить! Равняйсь! Отставить! — слышалось со всех сторон.

Из репродуктора, висевшего над дверью, раздался кашель, кто-то высморкался и голосом Левитана произнес: "Рас-с!.. Рас-с!.. Сосисошная!.. От Советского Информбюро! Сегодня... Рас-с!.. Рас-с!.. Сегодня без объявления войны фашистская... Сосисошная..."

Вся дивизия, позевывая во все горло, принялась гоготать над удачной шуткой дивизионного диктора Петрухи, которой он начинал каждую боевую тревогу.

— Молча-а-ать! — раздался вдруг негромкий, но властный голос, многократно отраженный и усиленный стенами уборной.

— Молча-а-а-ать! — сердито топая ногами, кричал дедуня-комдив — старенький генерал, который заглянул в туалет с утренней проверкой.

Солдаты вытянулись в струйку и застыли, испуганные, а генерал, довольный произведенным эффектом, весело захихикал. Обходя голозадую дивизию, комдив зацепился взглядом за выделявшегося своей нечеловеческой статью рядового Гущина.

— Как звать? — спросил генерал коротко, отрывисто, давно сломавшимся восьмидесятилетним баском.

— Рядовой Гущин, товарищ генерал! — молодецки ответил солдат.

— Водку пьешь? — продолжил седой полководец, произнося слова на французский манер, в нос — красный, в синеватых прожилках, обветренный на всех полях сражений за шесть десятилетий, нос.

— Так точно, пью! — без промедления уверенно ответил Иван.

— Как паленую водку от заводской отличить, знаешь?

Над дивизионным строем повисло тяжелое молчание двенадцати тысяч человек. Как ответит солдат на простой с виду вопрос?

Ёжик волос на голове Ивана Гущина зашевелился и пополз под пилотку. Лобик прорезали редкие морщинки, и вдруг — улыбка во всё лицо и гаркает Ваня в лицо генералу:

— А никак, товарищ генерал! Только вот с паленой тошнит дольше, а заводская стоит больше!

— А-га-га-га! — покатилось по рядам довольное солдатское ржание. Угадал солдат, порадовал и братков своих, и старого генерала.

И тому, видать, по нраву пришелся ответ молодого бойца. Заулыбался по-отечески, да и говорит:

— Назначаю тебя, Иван Гущин, командиром всей что ни на есть Красной Армии!

И как пнет Ваню под зад своим хромовым генеральским сапогом!

Заплакал Иван и... проснулся.

Лежит он на полу, а обе его босые ноги одной портянкой аккуратно обмотаны, вокруг вся рота стоит и ржет, а старшина Здолбунов ногу, об Ванин зад ушибленную потирает...

Тяжелы вы, первые часы солдатской службы.